Как выглядят современные чудо-женщины из мира искусства

Русские фильмы получают призы за стиль на мировых фестивалях, а в театр теперь ходят не только за драмой, но и за модной сценографией. И все это — заслуга наших героинь

Поскольку своих героев (а в нашем случае — героинь) нужно знать в лицо, Vogue встретился с девушками, которые работают с главными отечественными и западными режиссерами, путешествуют, могут взяться разом за полдюжины проектов и при этом умудряются всегда модно и классно выглядеть. Представляем вашему вниманию современных чудо-женщин из мира искусства.

Этель Иошпа

Прошлым летом я откопала в дачных залежах пару убитых советских чайников и ярко-оранжевую чугунную утятницу и отправила все в московский театр «Новая опера». Собственно, это можно считать моей первой встречей с театральной художницей Этель Иошпой. Теперь мы встречаемся лично, и я говорю, как мне понравился спектакль «Гензель и Гретель», для которого с помощью фейсбука собиралась советская посуда, хоть утятницы своей на сцене я и не увидела. «Наверное, она была очень тяжелая и мы испугались, что кого-нибудь прибьет. Но использовали почти все, что собрали», — смеется Этель. Она вообще часто смеется, просто светится, тоненькая, хрупкая, с копной волос. Мир вокруг нее состоит из смешного и удивительного. А она любопытная, как Алиса в Стране чудес. 

Этель родилась в Ленинграде в 1984 году, то есть СССР почти не застала. Да и родители к тому же старательно ограждали ее от всего советского. «Меня в институте высмеивали: «А, ты «Бриллиантовую руку» не видела!» Родители показывали мне Феллини, Бертолуччи и так далее». В 2002-м Этель окончила Московскую международную киношколу, а в 2008-м — сценографию в ГИТИСе, в мастерской Дмитрия Крымова: она из того же знаменитого первого набора, что и Вера Мартынова, Мария Трегубова — теперь тоже известные театральные художницы. Этель вспоминает, что первые спектакли они делали «на коленке», за свои деньги. Материалы покупали на строительном рынке, на барахолках. «Дешевый театр — это хорошая такая штука. Но в большой структуре так не получится. Оперные солисты не наденут пальто с блошиного рынка». 

Я из еврейской семьи, и Ветхий Завет — он с детства

Сейчас Этель в штате «Новой оперы», где за первую же работу «Саломея» получила «Золотую маску» как сценограф. «Саломея» — вообще мечта детства, — заявляет она, потом видит мои округлившиеся глаза. — Ну, хорошо, юношества, — смеется, — хотя можно сказать, что и детства. Но я из еврейской семьи, и Ветхий Завет — он с детства». Вторым был «Фауст» Гуно, тоже побывавший на «Мас­ке»: «У меня в голове полгода крутилось стихо­творение Бродского «Не выходи из комнаты, не вызывай мотора. Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком». И потом выхожу на сцену, смотрю — а у меня счетчики висят! Бывают разные источники вдохновения. Визуальные, смысловые. А еще каждый спектакль сошелся с каким-то моим личным переживанием. Недавний «Гензель и Гретель» для меня очень страшный. Дети блуждают по лесу, где они как бы ищут себя. Это пространство подсознательное и почти на грани смерти». Этель сама касается темы, о которой боюсь спросить: полтора года назад во время отдыха с двумя детьми в Паттайе ее муж, режиссер Федор Кудряшов, получил тяжелейшие травмы от наехавшего на него в воде гидроцикла, сейчас он медленно восстанавливается. «Мне тогда лес снился в разных видах». 

Спрашиваю, не хочется ли ей самой оперу поставить и за художника, и за режиссера, как Черняков или Кастеллуччи? «Это, конечно, мечта. Но надо сказать себе, что ты ничего не боишься. Я, например, боюсь с актерами разговаривать. Мне сложно сказать: начали, ты идешь сюда, ты туда. Хотя потом, в процессе, это куда-то исчезает, и ты начинаешь кайф испытывать».

Елена Окопная

Фильмы, которые получают «Оскар» за лучшие костюмы и за работу художника-постановщика, — это всегда округление до гламура, доведение до глянцевого блеска. А я люблю, когда картинка более живая, сложносочиненная», — говорит 33-летняя Елена Окопная, получившая на последнем Берлинском феcтивале приз «За выдающиеся художественные достижения» в фильме «Довлатов». Русское кино в этом году поставляет на фестивали портреты легендарных героев своей эпохи: Довлатов с 1970-ми, Цой с 1980-ми. Неизвестно, что там понимают европейцы про наших доморощенных кумиров, но эпоха, воссозданная Окопной, с питерскими коммуналками, попойками в мастерских, водолазками «в лапшу», вязаными жилетами и цветастыми рубахами у Козловского-фарцовщика, произвела на них впечатление.

Одежда и детали интерьера собирались, как всегда, с миру по нитке, но особую нежность Елена питает к винтажным магазинчикам Лондона, в районе метро «Ливерпуль-стрит», и Милана, где раз в месяц открывается барахолка на каналах Навильи. Она и сама одевается там же. «Люблю вещи с харизмой и чудаковатых хозяев этих лавочек. Жаль только, что в них нельзя фотографировать, потому что моя работа — это ведь не только вещи собрать, а найти цветовое решение, композицию. Для меня фильм — это живописное полотно, и Национальная галерея в Лондоне — это еще один обязательный пункт любой поездки туда. А еще люблю за людьми в Хитроу наблюдать: как сумки держат, как сочетают несочетаемое. Целая копилка наблюдений».

Переехала к нему в Петербург с двумя чемоданами (к Алексею Герману-младшему. — Прим. ред.): зима, денег нет, теплых вещей тоже, поэтому я носила его старую куртку, и мы ходили гулять по ночам, чтобы нас никто не видел

На продюсерском факультете ВГИКа уроженку Екатеринбурга Окопную прозвали Коко Шанель — за непривычные наряды и требовательность к себе и другим. «Я работала директором на вгиковской киностудии, носила классическое черное пальто Banana Republic, белую шапку из искусственного меха и длинный белый шарф. Любила облегающие платья, юбки-карандаш. Многое сейчас кажется диковатым, но были и очень красивые вещи Kenzo. Я, когда за Лешу замуж вышла, все выбросила. Хотела заново начать. Переехала к нему в Петербург с двумя чемоданами: зима, денег нет, теплых вещей тоже, поэтому я носила его старую куртку, и мы ходили гулять по ночам, чтобы нас никто не видел. Он шутил: а где приданое?»

Теперь Елена учится на Высших режиссерских курсах, собирается снимать два коротких документальных фильма — про питерского художника Яна Антонышева и про архитектора Сергея Чобана. И в одежде тоже предпочитает архитектурные, асимметричные силуэты. На премьеру «Довлатова» в Берлине Окопная пришла с массивной винтажной сережкой в ухе, в брюках Victoria Beckham и жакете Kenzo. «Вообще-то сначала это было платье с молнией на спине, а я его разрезала и надела задом наперед». Настоящий художник.

Татьяна Долматовская

Кирилл Серебренников, Федор Бондарчук, Николай Хомерики, Павел Лунгин и Валерия Гай Германика — какого звездного кинорежиссера ни возьми, Татьяна Долматовская работала со всеми. А началось все с журнала Vogue, где Татьяна прошла путь от ассистента редакции до заместителя Алены Долецкой. «А потом я осознала, что всегда хотела другого. После Vogue отучилась в аспирантуре Института искусство­знания, написала диссертацию про глянцевые журналы и закрыла для себя тему глянца». О профессии «художник по костюмам» Татьяна мечтала с детства: «Моей настольной книгой была «Художники русского театра». И еще у нас в доме быстро появился видеоплеер, но совсем не было детских кассет. В итоге я практически все время смотрела «Лабиринт» с Дэвидом Боуи. Думаю, что эта книга и этот фильм в конечном счете и определили мое будущее». 

Как уверена сама Долматовская, мысль материальна. Поэтому заветная мечта начала воплощаться практически мгновенно после ухода из журнала. Сначала из ниоткуда появился спектакль в театре «Практика», а затем как снег на голову свалился сериал «Школа» Гай Германики: ­«Самый главный комп­лимент, который я слышу: «Там ведь все в своем снимались, да?» Это значит, что я сделала хорошую работу и костюмы не выпячиваются, а являются гармоничным продолжением героев».

Набираться опыта Татьяна отправилась в лондонский University of the Arts, а на третьем курсе решила попасть на стажировку к Джо Райту, как раз снимавшему «Анну Каренину»: «В итоге я позвонила на студию, придумала какую-то дикую историю, что пишу статью и мне срочно нужно попасть к ним на площадку, и тут выяснилось, что съемки английского блока уже закончились. Но! Оказалось, что есть еще и русский блок! Беру билет в Москву, нахожу тех, кто связан с нашей стороны с производством картины, лечу на вертолете в Кижи, и вот я ассистент художника по костюмам, великой Жаклин Дюрран».

Самые веселые примерки у меня с Кириллом Серебренниковым. Он мне может сказать, что это полное «г», но и я ему могу сказать то же самое

Ее любимая стадия работы — примерки с актерами. «Ведь на съемочной площадке ты уже мало что способен изменить, кроме как поправить воротничок в кадре. Самые веселые примерки у меня с Кириллом Серебренниковым. Он мне может сказать, что это полное «г», но и я ему могу сказать то же самое. Для его картины «Лето» мне предстояло одеть 300 человек массовки в стиле 1980‑х. Я брала реальные исторические вещи и смешивала их с современной одеждой. Кожаную куртку для Цоя я и вовсе случайно увидела на своем друге и буквально уговорила отдать мне ее для дела. При этом я люблю минимализм, и даже 1980-е у меня получились лаконичные». 

Новый проект Долматовской — «Притяжение 2» Бондарчука. «В прошлом году я загадала себе работать на этом фильме, отправила запрос в космос и совершенно об этом забыла. И вот начинаются съемки. Я же говорю, мысль материальна», — смеется Татьяна. 

Мария Трегубова

Это история про то, что человек всю жизнь выбирает между чем-то и чем-то, его закручивает, а потом выясняется, что самое главное он просто не заметил. Точнее, спектакль будет называться «Сережа». И нужно выстроить для него волшебное пространство: в нем почти нет предметов, а при этом оно должно казаться наполненным и все время меняющимся. Это мир то ли видений, то ли воспоминаний». Другая премьера — опера «Иоланта» и балет «Щелкунчик» в Мариинском театре, которые, согласно замыслу Чайковского, будут исполняться в один вечер, и теперь надо придумать, как их объединить: «Мы размышляем на тему слепоты, физической и духовной». 

Всего в планах Марии на ближайшие полгода — шесть постановок. Включая две работы с Максимом Диденко, с которым они за последние пару лет выпустили самые яркие в прямом смысле слова столичные премьеры: «Цирк» в Театре наций, «Беги, Алиса, беги» в Театре на Таганке, променад «Черный русский» и «Десять дней, которые потрясли мир» в Музее Москвы. «Плотное взаимодействие с пространством — это метод Максима, художественное решение в этом случае играет важнейшую роль. Поэтому в работе с ним я отрываюсь по полной. Для «Беги, Алиса, беги» я месяц, сидя на даче, просто в кайф делала эскизы. Думала, мы потом сядем и из сорока штук отберем десять. А он говорит: берем все!» Полдюжины проектов разом — как это можно успеть? «Я с утра выбираю, о чем я буду думать до трех дня, о чем с трех до шести и так далее, — смеется Мария. — На самом деле, когда есть больше одного проекта одновременно на стадии придумывания — это ад. Я стараюсь избегать такого. Нужно болеть одним». Самые лучшие идеи ей приходят в душе. 

Для меня работа — лучший вид психотерапии

Идеальная атмосфера для работы — пустота, тишина и воздух. Для вдохновения раньше она чемоданами таскала из поездок книги и каталоги выставок, теперь многое есть в интернете. Плюс выставки, спектакли, фильмы, общение. «Голова художника, как магнит, притягивает из окружающего мира нужные тебе в данный момент частицы. Вообще это случайно вышло, что столько задач разом: что-то переносилось, отменялось, возобновлялось. Но, с другой стороны, да, я жадная до работы. Некоторые мои коллеги жалуются, что нет проектов, а когда ты им что-то предлагаешь, говорят: «Нет, наверное, мне сначала нужно разобраться в себе». Для меня работа — лучший вид психотерапии». 

Визуальный облик русского театра, а во многом и кино сегодня определяют именно женщины-художницы. Как так вышло? «Сама об этом думаю. Вообще это мужская профессия, тут надо иметь технические мозги, понимать, из чего это будет сделано, какой будет конструктив. Раньше я придумывала картинку, а потом в театре все в обморок падали и начинали меня ненавидеть. Сейчас я уже могу разговаривать с технологом на более-менее одном языке. Все равно есть ощущение, что я веду не легковую машину, а грузовик. Но как от такого откажешься?» 

Стилm: Ксения Проскурякова

Источник